- Специальный корреспондент
Итак, года три назад работала я учителем английского в Китае, город Шенчжен, - если кто не знает, молодой богатый город на юге, прямо на границе с Гонконгом (можно границу не выходя из метро перейти, очень удобно). Это был уже мой второй год в стране, и я думала, что все уже прошарила и бояться сильно нечего, тем более что до этого было четыре года работы в другой стране. Не тут-то было).
Работала я на школу на окраине города, где была жесткая нехватка иностранных учителей. Тут надо оговориться, что, как и большинство наших, работала не совсем легально. По закону, учителем английского может стать либо носитель языка, либо человек с профильными образованием и подтверждённым опытом работы (2-3 года, точно не помню). Но так как в Китае сейчас очень модно отдавать детей в английские кружки, таких учителей не хватает, и наши дружно едут по туристических/студенческим/бизнес визам чтобы на самом деле работать.
Вот и я по бизнес визе спокойно работала на школу за хорошую зарплату. Однако, кто хоть как-то имел дело с китайцами, знают: работа для них - это все. Если на работе праздник - надо быть, если субботник - участвуй, если болеешь - ну... не болей короче. Я по возможности уклонялась, но получалось не всегда. Как-то раз встаю - голос пропал вообще, и защемило какой-то нерв в боку так, что не могу и руку поднять - куда уж там прыгать с детьми под “Head, shoulders, knees and toes”. Звоню я значит на работу и получаю ответ : ну ты хоть приди , запрись с детьми в кабинете и рот на камеру открывай - а родители, следящие за всем по камере из коридора, будут думать, что у тебя урок и все нормально. Гениально! Я естественно отказываюсь участвовать в этом балагане, на что начинаю получать упреки и претензии. В общем, это было последней каплей, тем более что как учитель я работала очень добросовестно.
А меня как раз соседняя школа давно хотела переманить. «Ну и пожалуйста», - подумала я, и в сердцах пошла на собеседование в ту школу, как только выздоровела, и собственно сразу была принята. Про то, чтобы отрабатывать в первой школе, я как-то и не думала - сами напросились, а контракты наши никакой юридической силы не имели, как я считала , ведь по сути я не имела права у них работать (не по рабочей визе). Я и забыла, что у них есть другие рычаги.
Проходит три недели, я спокойно веду урок в новой школе, ни сном ни духом. Как раз взяла собаку из приюта, работа нравится , жизнь налаживается. Пять-семь детей-первоклашек, весело-задорно. Открывается дверь, и в нашу идиллию вступают трое в форме. Причём тот, что впереди, сначала всовывает в дверной проем телефон с включённой камерой, а затем уже заходит сам. Снял он значит минуту моего урока спокойно и затем сказал наверно одно английское слово, которое знал - «паспорт». Тут уже мои коллеги подошли, я через них ему пытаюсь сказать мол какой паспорт, не ношу с собой. Он мне - пойдём, дорогая, паспорт твой забирать.
И вот я, единственная иностранка в районе двух квадратных километров, чтоб вы понимали , каждая собака меня знает , иду под конвоем из трёх полицейских к себе домой (пять минут ходьбы от школы). Весёлые детки кричат мне вслед «Teacher, teacher!”, а офигевшие их бабки просто пялятся, кто-то снимает видео. Приходим мы в мою квартиру, а там моя собака, как я говорила, только из приюта, почти вцепляется им в ноги. Я прошу жестами подождать их снаружи, но они реально с ноги открывают дверь и тупо проходят внутрь. Кое-как запихиваю собаку в другую комнату и судорожно ищу документы. Один пишет мне в переводчике «бери все документы и тёплую одежду». И тут я понимаю, что внушением не отделаюсь.
Привозят меня на полицейской машине в участок, там уже ждёт одна из моих коллег - спасибо ей!- которая говорит по-английски. Она правда только тоскливо вздыхает и смотрит на меня глазами, полными слез. Я начинаю думать, а нет ли в этой стране смертной казни за нарушение визового режима.
Приводят меня в комнату, где половина ее- за решеткой, и там стоит стул с подлокотниками , на которых металлические скрепы типа сверху накрывать руки и пристёгивать, а напротив камера на штативе.
За столом полицейский, садись, говорит (на безупречном английском). Ладно , вроде не пристегивают, уже хорошо. Ты, говорит, в курсе, что работать по твоей визе нельзя. И улыбается . Я решила, что вот он, мой момент, надо проявить все своё обаяние. Какой у вас хороший английский, господин офицер. Я крайне удивлена, как так нельзя, ведь все работают, господин офицер. Ведь я хорошее дело делаю, детей учу, у вас дети есть, господин офицер?
Он учтиво улыбается, слушает, кивает, что-то пишет, и у меня потихоньку отлегает от сердца. Думаю, сейчас скажет, извините за недоразумение, леди, я вас сейчас отвезу домой, а завтра позвольте вас пригласить на чашечку кофе.
И вот он поднимается с места все с той же улыбкой, берет бумаги, и практически через плечо кидает мол я все понимаю, но посидеть придётся. Сегодня здесь, а завтра вас переведут.
Я ничего не вдупляю, все же шло так хорошо. Меня ведут в какую-то камеру в подвальном этаже, говорят оставить в камере хранения телефон и все личные вещи. Я успеваю написать одно сообщение бывшему парню: «я в тюрьме, если через три дня не появлюсь - сообщи моей семье» и передать ключ от квартиры коллеге, которая приехала со мной, с наказом кормить собаку.
Камера с высоким потолком, рядом спаренных металлических стульев и любимым китайцами унитазом - дыркой в полу, ничем не огороженный. На одном из стульев сидит молодая африканка , и снаружи за нами бдит полицай. Там очень темно и очень холодно.
Как звали девочку, не помню, но работала она в соседней со мной школе и загребли ее заодно со мной. Всю ночь мы просидели там, пытались спать на этих стульях, но они были ледяными и подлокотники впивались в бока. Под утро очень захотелось пардон ссать. Охранник либо не понимал, либо не хотел понять, что мы пытались ему объяснить жестами (мол чувак отвернись хоть на минуту), да было уже и похер. Так хоть была тренировка перед ежедневным эксгибиционизмом в следующие семь дней.
Наутро мою коллегу пустили к нам, она сгоняла за хлебом и водой, больше ей ничего не разрешили нам приносить. Сложилось впечатление, что основная задача китайских тюремщиков - тебя унизить и обесценить как существо, лишив тебя даже малейших отдушин.
Работала я на школу на окраине города, где была жесткая нехватка иностранных учителей. Тут надо оговориться, что, как и большинство наших, работала не совсем легально. По закону, учителем английского может стать либо носитель языка, либо человек с профильными образованием и подтверждённым опытом работы (2-3 года, точно не помню). Но так как в Китае сейчас очень модно отдавать детей в английские кружки, таких учителей не хватает, и наши дружно едут по туристических/студенческим/бизнес визам чтобы на самом деле работать.
Вот и я по бизнес визе спокойно работала на школу за хорошую зарплату. Однако, кто хоть как-то имел дело с китайцами, знают: работа для них - это все. Если на работе праздник - надо быть, если субботник - участвуй, если болеешь - ну... не болей короче. Я по возможности уклонялась, но получалось не всегда. Как-то раз встаю - голос пропал вообще, и защемило какой-то нерв в боку так, что не могу и руку поднять - куда уж там прыгать с детьми под “Head, shoulders, knees and toes”. Звоню я значит на работу и получаю ответ : ну ты хоть приди , запрись с детьми в кабинете и рот на камеру открывай - а родители, следящие за всем по камере из коридора, будут думать, что у тебя урок и все нормально. Гениально! Я естественно отказываюсь участвовать в этом балагане, на что начинаю получать упреки и претензии. В общем, это было последней каплей, тем более что как учитель я работала очень добросовестно.
А меня как раз соседняя школа давно хотела переманить. «Ну и пожалуйста», - подумала я, и в сердцах пошла на собеседование в ту школу, как только выздоровела, и собственно сразу была принята. Про то, чтобы отрабатывать в первой школе, я как-то и не думала - сами напросились, а контракты наши никакой юридической силы не имели, как я считала , ведь по сути я не имела права у них работать (не по рабочей визе). Я и забыла, что у них есть другие рычаги.
Проходит три недели, я спокойно веду урок в новой школе, ни сном ни духом. Как раз взяла собаку из приюта, работа нравится , жизнь налаживается. Пять-семь детей-первоклашек, весело-задорно. Открывается дверь, и в нашу идиллию вступают трое в форме. Причём тот, что впереди, сначала всовывает в дверной проем телефон с включённой камерой, а затем уже заходит сам. Снял он значит минуту моего урока спокойно и затем сказал наверно одно английское слово, которое знал - «паспорт». Тут уже мои коллеги подошли, я через них ему пытаюсь сказать мол какой паспорт, не ношу с собой. Он мне - пойдём, дорогая, паспорт твой забирать.
И вот я, единственная иностранка в районе двух квадратных километров, чтоб вы понимали , каждая собака меня знает , иду под конвоем из трёх полицейских к себе домой (пять минут ходьбы от школы). Весёлые детки кричат мне вслед «Teacher, teacher!”, а офигевшие их бабки просто пялятся, кто-то снимает видео. Приходим мы в мою квартиру, а там моя собака, как я говорила, только из приюта, почти вцепляется им в ноги. Я прошу жестами подождать их снаружи, но они реально с ноги открывают дверь и тупо проходят внутрь. Кое-как запихиваю собаку в другую комнату и судорожно ищу документы. Один пишет мне в переводчике «бери все документы и тёплую одежду». И тут я понимаю, что внушением не отделаюсь.
Привозят меня на полицейской машине в участок, там уже ждёт одна из моих коллег - спасибо ей!- которая говорит по-английски. Она правда только тоскливо вздыхает и смотрит на меня глазами, полными слез. Я начинаю думать, а нет ли в этой стране смертной казни за нарушение визового режима.
Приводят меня в комнату, где половина ее- за решеткой, и там стоит стул с подлокотниками , на которых металлические скрепы типа сверху накрывать руки и пристёгивать, а напротив камера на штативе.
За столом полицейский, садись, говорит (на безупречном английском). Ладно , вроде не пристегивают, уже хорошо. Ты, говорит, в курсе, что работать по твоей визе нельзя. И улыбается . Я решила, что вот он, мой момент, надо проявить все своё обаяние. Какой у вас хороший английский, господин офицер. Я крайне удивлена, как так нельзя, ведь все работают, господин офицер. Ведь я хорошее дело делаю, детей учу, у вас дети есть, господин офицер?
Он учтиво улыбается, слушает, кивает, что-то пишет, и у меня потихоньку отлегает от сердца. Думаю, сейчас скажет, извините за недоразумение, леди, я вас сейчас отвезу домой, а завтра позвольте вас пригласить на чашечку кофе.
И вот он поднимается с места все с той же улыбкой, берет бумаги, и практически через плечо кидает мол я все понимаю, но посидеть придётся. Сегодня здесь, а завтра вас переведут.
Я ничего не вдупляю, все же шло так хорошо. Меня ведут в какую-то камеру в подвальном этаже, говорят оставить в камере хранения телефон и все личные вещи. Я успеваю написать одно сообщение бывшему парню: «я в тюрьме, если через три дня не появлюсь - сообщи моей семье» и передать ключ от квартиры коллеге, которая приехала со мной, с наказом кормить собаку.
Камера с высоким потолком, рядом спаренных металлических стульев и любимым китайцами унитазом - дыркой в полу, ничем не огороженный. На одном из стульев сидит молодая африканка , и снаружи за нами бдит полицай. Там очень темно и очень холодно.
Как звали девочку, не помню, но работала она в соседней со мной школе и загребли ее заодно со мной. Всю ночь мы просидели там, пытались спать на этих стульях, но они были ледяными и подлокотники впивались в бока. Под утро очень захотелось пардон ссать. Охранник либо не понимал, либо не хотел понять, что мы пытались ему объяснить жестами (мол чувак отвернись хоть на минуту), да было уже и похер. Так хоть была тренировка перед ежедневным эксгибиционизмом в следующие семь дней.
Наутро мою коллегу пустили к нам, она сгоняла за хлебом и водой, больше ей ничего не разрешили нам приносить. Сложилось впечатление, что основная задача китайских тюремщиков - тебя унизить и обесценить как существо, лишив тебя даже малейших отдушин.
